contemplativeЕго потрепанная девятка была, кажется единственной машиной нагло прорвавшейся в эту ночь под орудийный аккомпанемент в горящий Цхинвали. Когда Инал появился в подвале пятиэтажки на улице Таболова, в которой он родился и вырос, соседи не могли поверить, что такое вообще возможно.
— Во время первой войны с грузинами при Гамсахурдиа я тоже отличился, — рассказывал он, сияя как начищенный пятак и дивясь задним числом собственной отчаянности. — Я тогда работал в Тбилиси, и вдруг из всех тюрем отпустили грузинских уголовников, вооружили и отправили штурмовать Цхинвали. Они считались вроде как добровольцами и я тогда подсел к ним в автобус. Как будто тоже доброволец. Так с ними до Цхинвали и добрался. И никто не понял, что я осетин, я ведь по-грузински очень хорошо говорю.
Инал хохотал, вспоминая приключения шестнадцатилетней давности, словно детскую проказу.
— Здесь я потихоньку от них отстал и пришел к себе домой. Тогда тоже никто не мог поверить, что мне это удалось.
Спать в эту мою первую цхинвальскую ночь пришлось в машине, припаркованной во дворе дома. В подвале мест уже не было, а в квартиру Инала попал танковый снаряд, и она сгорела. Пару раз мы просыпались от стука мелких осколков «града» падавших на излете на крышу эфэсбешного жигуленка, но мы оба так устали и нанервничались, что нам было все равно.
Помимо Инала, прорывавшегося в Цхинвали чтобы лечить и спасать, в эту ночь сюда пробивались и те, чьей задачей было убивать. Это был чеченский спецназ из батальона «Восток», который в ночь с 8-го на 9-е августа перебросил свои основные силы в окрестности Цхинвали. Они скрытно прошли без всякой дороги по низу долины, через неубранные поля. Цепочку осетинских сел они оставили справа от себя, а грузинских — слева.
Весь следующий день батальон вел тяжелые бои в окрестностях города. Чеченцы пытались разблокировать подходы, чтобы в югоосетинскую столицу смогли наконец войти основные части 58-й армии. Все это время по городу ползли слухи о том, что чеченцы несут огромные потери. Хотя на самом деле за все пять военных дней у них было лишь трое раненных.
На помощь ополченцам, оборонявшим Цхинвали, чеченцы отрядили всего одну роту — веденскую. Как ни странно этого хватило. Командовал ротой Заутдин Баймурадов, больше известный по своему позывному «Куба». Спокойный и даже интеллигентный «Куба», в прошлом был школьным учителем. Его бойцы оказались первыми представителями российской армии, которые прорвались в столицу Южной Осетии. До этого город удерживался силами исключительно ополченцев.
«Куба» вошел в город с севера, как раз в тот момент, когда с юга туда входили грузинские танки. Начинался вторая попытка взять город. На момент появления веденской роты на цхинвльских улицах ставших передовой, оставалось не более полутора сотен осетин-ополченцев. С окрестных высот по городу с новой силой заработала артиллерия. Противопоставить ей было особо нечего. Откуда-то из района миротворческого штаба огрызался единственный трофейный танк, захваченный осетинами днем раньше. С гор его упорно пытались накрыть из ракетных установок залпового огня. Часа два продолжалась эта дуэль, потом танк замолчал, а еще через сорок минут грузинские военные начали входить в город.
Опять бой на улицах. Осетины, основательно потрепанные днем ранее, бежали от грузин и сталкивались с идущими на встречу чеченцами:
— Куда вы? На верную смерть идете! У них там такие снайперские винтовки, — на полтора километра бьют!
По началу «Куба» только хмуро отшучивался:
— Винтовки, говоришь? Это хорошо. Нам такие пригодятся. Сходим, заберем их у грузин…
Чеченцы шли дальше и встречали новые группы разбегающихся ополченцев:
— Куда вы? На верную смерть идете!..
Все повторялось с небольшими вариациями. В очередной раз обыкновенно флегматичный «Куба» не выдержал:
— Сука! — рванул он за ворот ополченца, — Бежишь, — беги! Мы тебе не мешаем. Но моим бойцам нечего на уши приседать! Еще кто-нибудь из вас мне про верную смерть вякнет, — расстреляю на месте за паникерство!..
Затвор его калаша угрожающе лязгнул. Обычно «Куба» миролюбив, — даже слишком для чеченца. Но в это раз он так свирепо набросился на осетинских ополченцев, что казалось и впрямь поставит сейчас кого-нибудь к стенке.
— А чего? — говорили мне потом его товарищи. — Он может. Это пока тихо он спокойный, а в бою — ох, лютый.
«Кубу» в батальоне уважали именно за умение всегда быть адекватным обстановке. На чеченский манер это уважение выражается цоканьем языка и фразой:
— Э-э-э! Куба — красавчик!
Введенская рота прошла через весь Цхинвали и вышла к грузинам, которых пытались остановить всего несколько десятков не разбежавшихся ополченцев. Именно они на этот раз подбили первыми грузинский танк в районе двенадцатой школы. Гранатометчик Суслан отползая с точки, откуда произвел выстрел, мрачно матерился:
— С одного попадания его не возьмешь. Эх, был бы у нас «карандаш»!..
(«Карандаш» это специальная сдвоенная граната: первый заряд подрывает активную танковую броню, а второй, кумулятивный, идущий вслед, уже прожигает несущую броню и не оставляет танку шансов на спасение.)
Подраненный Сусланом танк с перебитой трансмиссией, потерял ход, остановился посреди улицы и долбил из пушки и пулемета по любому месту, где замечал движение. Суслан, прикрываемый пулеметчиком и снайпером маневрировал вокруг, пытаясь найти позицию для второго выстрела.
Страшная кадриль длилась долго… очень долго… может быть, около часа. Подойти не удавалось. Суслан все искал позицию для второго выстрела. Танк вертел башней и не давал приблизиться. Уйти из обездвиженного танка грузины не могли, — не зря же вместе с Сусланом был парень с СВДшкой. Он распластался во дворе дома, за каменным забором и сквозь пролом оставленный снарядом и выцеливал отрезая экипажу пути отхода. Люк открылся, и по броне сразу же щелкнула пуля. В пролом врезали из пушки, но снайпер успел перебежать на другую позицию…
Вопрос был не в том, выживут запертые внутри грузины, или нет, а всего лишь в том, как долго они протянут. Танкист наверное понимал, что жив, пока у него есть снаряды и он может отгонять Суслана. Но рано или поздно снаряды кончатся. Каждый новый выстрел приближал конец. Танкист все равно стрелял. А что ему оставалось делать?
Суслан ни на секунду не останавливаясь, все искал позицию для нового выстрела. Пулеметчика, который его прикрывал, вскоре накрыло очередным залпом из пушки. Верхняя половина туловища в серо-зеленой олимпийке раскинулась на тротуаре. На лице недоумение, ниже пояса кровавое месиво…
Суслан крался дворами, стараясь зайти к танку сбоку… В конце-концов, танк расстрелял боекомплект и замолчал. Потом я часто пытался представить, с каким чувством грузинский танкист нажимал на гашетку, зная, что это его последний выстрел.
— Ба-бах!
Больше снарядов не было. И в этот момент по танку второй раз ударили из гранатомета… Эту дуэль Суслан выиграл. Как победитель он проявил благородство: распорядился выставить часового, что бы осетины не глумились над трупами грузинских танкистов и сопровождавших танк пехотинцев.
Я подошел к месту боя вместе с осетинкой одетой в байковый халат и стоптанные шлепанцы. Дорогой она рассказывала, что ее дом сгорел, и ничего у нее не осталось.
— Даже тапочки у соседки одолжила.
Улица была вся залита водой, текущей из разбомбленной водокачки и шлепанцы были насквозь мокрыми. Поравнявшись с мертвым грузинским танкистом, она рванулась, чтобы пнуть его.
Женщину остановили:
— Они все-таки солдаты… хоть и грузины.
Грузин лежал на спине, на берегу гигантской лужи. Его открытые глаза смотрели в кавказское небо. В этих мертвых глазах еще, казалось, застрял осколок жизни.
Недалеко от этого места чеченцы-спецназовцы не менее успешно разбирались с еще одним грузинским танком и БМП. Им было не просто координировать действия с ополченцами. Взаимодействие профессионалов и любителей выглядело иногда даже комично.
Из переговоров по рации. Захлебывающийся от возбуждения голос:
— «501-й» вызывает «Стрелка»! «501-й» вызывает «Стрелка»!
Абсолютно спокойный и даже флегматичный голос:
— Я «Стрелок», прием…
— «Стрелок»! Слышишь?! Тут грузинские танки на переезде прут! Много! По ним надо чем-то врезать!
— «501-й», я правильно понимаю, что вам нужна артподдержка?
— Да! Да! Да! …
— Хорошо, давайте координаты…
— Какие координаты?
— Ну, танков…
— Какие, к черту координаты! Говорю же танки на переезде!
В конце концов, справились и с этими танками. Грузины работали по вчерашней схеме — бронетехника впереди, пехота сзади. Получалось плохо. Несмотря на численный и огневой перевес после первых же потерь атака захлебывалась и они отступали. Наверное, для взятия городов такая тактика уже не срабатывает. Может быть она была эффективно во время Второй мировой, когда танк в городе действительно был страшной силой: артиллерию здесь не развернуть, а ничего страшнее противотанкового ружья противник противопоставить не может. Но теперь другое дело: против пехоты, оснащенной ручными гранатометами, танк, запутавшийся в городских улочках, выглядит жалким и беззащитным.
Чеченцы это знали хорошо. Они уже жгли русские танки в Грозном зимой 1994-го. По идее знать это должны были и грузины: их к войне готовили опытные военные советники. Всего операцию в Южной Осетии готовили сто тридцать американских и около тысячи израильских военспецов. Интересно, что среди них был и израильский генерал Гал Хирш. Нападение на Цхинвали он готовил лично.
Ровно два года назад этот генерал разрабатывал другую военную операцию, — атаку Израиля на Ливан. Там тоже был упор на массированные танковые прорывы. Однако, война закончилась для еврейского государства довольно позорно. Ливанская «Хизболла» пожгла израильские танки «Меркавы» лихо и в большом количестве. Делала она это гранатометами советского производства, купленными в Сирии. Там этого добра со времен советско-сирийской дружбы оставалось еще довольно много.
Хиршу пришлось подать в отставку, и вскоре он перебрался в Грузию. Здесь для него нашлась работа по специальности, и он тут же наступил на те же грабли. Генерал, исповедующий безусловный приоритет сохранения жизни каждого еврея, и на этот раз берег грузин. Результат в итоге получился тот же самый, мало потерь, — мало успехов. Тем более, что теперь вместо знаменитых «Меркав» в его распоряжении были лишь модернизированные Т-72. Правда и с другой стороны была не вымуштрованная «Хизболла», а лишь плохо вооруженное осетинское ополчение.
Утро того же дня
Цхинвали
Первый штурм выдохся к ночи 8-го августа. Второй начался 9-го после обеда. Между двумя штурмами в Цхинвали было относительное затишье. Немногочисленные журналисты повылезали из всевозможных убежищ и отправились снимать последствия вчерашнего штурма. Танки, сожженные Баранкевичем, близь штаба миротворцев. Подорванный на улице Сталина натовский бронеавтомобиль с грузинской надписью на борту «Полиция». Вокруг лежал его грузинский экипаж, пытавшийся вырваться из города пешком, но попавший под автоматные очереди ополченцев. Желающих ополченцы водили посмотреть на грузина, который сначала прятался в огородах, а потом, скинув выдававший его натовский комуфляж, попытался сбежать в одних трусах и носках.
Парень почти добежал до своих, но на самой окраине напоролся на осетин, которые его изрешетили. Он лежал на боку, посреди узенькой улочки, которая простреливалась и грузинскими и осетинскими снайперами. Сквозь огромные раны были видны ослепительно белые кости. Глаза у парня были открыты, лицо спокойно. Я мысленно отметил, что его пропитанные еще не почерневшей кровью трусы были точно такой же фирмы, как и те, что носил я… даже расцветка совпадала.
Мысль, что не нем, мертвом, и на мне, живом одинаковые трусы нервировала. А что? Вполне логично: мы жили с ним в одном глобализированном пространстве, а когда он родился это была еще и одна страна. Мы ели одну и ту же картошку-фри в однотипных макдональдсах… носили один и тот же китайский ширпотреб. Потом он умер, точнее убили. Я тоже вечно жить не буду…
Самая жуткая картина открывалась в Дубовой роще. Там грузинскую технику накрыли российские «СУшки». Сожженные или просто брошенные танки. Лес, усеянный россыпью трупов в натовском камуфляже. Один из трупов был негром, — вероятно, военный советник из Штатов. Другой был явный монголоид.
— Наемник из Казахстана, — предположил мой провожатый.
Посреди этого апофеоза войны стоял сгоревший пикап грузинской военно-медицинской службы. Рядом лежал обугленный трупп грузинской медички. В причинное место ей кто-то из шутников-ополченцев уже успел воткнуть новенькую минометную мину.
Грузинский танк, не подбитый, а просто брошенный, был уже основательно раскурочен. С него снимали пулеметы, прицелы, приборы ночного видения.
— Одна такая штука стоит сорок тыщ баксов! — пояснял молодой осетин в голубом спортивном костюме, с автоматом за спиной и бутылкой пива в руке, — А сам танк надо завести и на нем в город поехать. Что просто так ноги-то бить?
Попытки оживить технику успехом не увенчались. А может быть, ополченцы просто жали не на те педали. Все чего удалось добиться, это поставить машину на нейтральную передачу, после чего она вдруг самоходом поползла с горы вниз. Чтобы ее остановить пришлось кидать под гусеницы валуны.
— Черт с ним, — махнул рукой голубой с автоматом, — Без него даже безопасней. А то наши увидят непонятный танк, — могут пальнуть…
На рассвете того же дня
Цхинвали
Солнце 9-го взошло над Цхинвали в 6:10, я потом проверил это по Интернету. Рассвет приободрил защитников города. Каким-то чудом им удалось удержаться, выжить, отбить вчерашний штурм, пережить ночной артобстрел и встретить новый день. От этого воздух казался особенно вкусным, и хотелось без конца улыбаться. Осетинские ополченцы, вооруженные автоматами и гранатометами, занимали позиции на окраинах города.
К одной из таких ополченских групп для начала я и прибился, покинув заднее сиденье иналовской девятки служившей этой ночью мне постелью. Обычные местные парни в разномастном камуфляже. Кое кто уже в трофейных натовских касках. Вооружены старенькими Калашниковыми калибра 7,62 с деревянными прикладами. В лучшем случае на группу один гранатомет, один пулемет и одна снайперская винтовка.
Косые лучи восходящего августовского солнца золотили улицу, асфальт которой был вспахан танковыми траками, искрились в стекольных осколках устилавших обочины, подсвечивали опалины на стенах домов, играли на боках рассыпанных гильз от грузинских снарядов.
Ополченцы снабдили меня бронежилетом и повязали на рукав белую ленту: «чтоб не перепутать с грузинами». Предложили взять и автомат — на всякий случай. Жилет взял, от калаша отказался: профессия не позволяет.
— Скажи, если передумаешь, — предупредил молодой чернявый осетин, — Сейчас никто не разбирается, журналист, не журналист… Мы вчера сами тут твоих американских коллег постреляли.
— А вот отсюда поподробнее, — заинтересовался я.
Выяснилось, что на ребят, стоявших на окраине Цхинвали выскочил джип. Оттуда сначала поздоровались: «Гамарджоба!», а когда ополченцы схватились за оружие, джип развернулся и рванул в сторону грузинских позиций. Машину сразу же обстреляли, и когда она остановилось и сползла в кювет, внутри оказались четверо раненных журналистов. Вроде бы они работали с грузинской стороны.
— Американцы походу, — уверял меня парень, изрешетивший эту машину. — Один, правда, вроде как хохол, но думаю никакой он не хохол…
— А почему эти американцы с вами по-грузински здоровались?
— Не знаю. Но у них были паспорта США. Ну и я так понимаю, среди них были грузины, работавшие на пиндосов.
— И вы их, разумеется, добили?
— Зачем? В больницу повезли. Двое, правда, дорогой умерли, а остальные и сейчас там...
...Для многих журналистов чеченцы оказались единственной возможностью попасть после 10-го августа на передовую. Обычные армейские офицеры, услышав о желании отправиться на юг вместе с их подразделением, смотрели на тебя как на безумца:
— На хер тебе надо идти, а не в Грузию!
Послать могли и вежливо:
— Возьму, только если будет команда сверху.
Были и еще варианты. От старлея, который был раза в два моложе меня, я услышал:
— Сынок! Тебя там убьют, а мне твоей мамке потом в глаза смотреть!
А вот в «Востоке» решали вопрос просто:
— Поехали, раз не боишься. Только если вдруг большое начальство тебя с нами увидит, скажи, что никто не разрешал. Ты, мол, сам…
До поры до времени Ямадаев велел мне спрятаться в его штабном микроавтобусе. Как они себе это представляют? — думал я, залезая. Посторонний человек в штабной машине: кто разрешил? — Никто! Сами не знаем, откуда он тут взялся!
К журналистам чеченцы относились свысока, но благожелательно. Брат «Кубы» прапорщик Расул Баймурадов (позывной «Диверсант»), огромный детина, с внешностью киношного головореза, узнав, что я собираюсь ехать с ними, тут же принялся подкалывать:
— Ты из журнала? Хорошая работа! Наверное, в «Мурзилке» работаешь, да? Ну, ладно! Не хмурься! Я простой человек, других журналов не знаю. Зря ты так налегке: спать-то на земле придется, а ночью холодно. Ну, ничего, ребята дадут что-нибудь теплое…
Фактически ямадаевцы организовали стихийный пресс-тур для полудюжины желающих посетить Грузию. Упасть к ним на хвост можно было, даже не через командира, а просто напросившись в попутчики к рядовым спецназовцам. Эти вообще не считали нужным хоть что-то согласовывать с батальонным начальством.
— Лезь к нам на броню! Давай в серединку, чтоб глаза генералам своей майкой не мозолить!
Хоп! — и бойкая девчонка с фотоаппаратом и в сильно декольтированном топике скрывается за спинами бородачей.
А у большого начальства никаких вопросов по этому поводу естественно не возникло. Оно вообще старалось держаться от чеченцев подальше. Главком Сухопутных Войск Болдырев шарахался от ямадаевцев приехавших в его штаб получать задание:
— А что это у них подствольники заряжены?… Пусть лучше подальше отойдут! Еще, еще подальше!
Российскому генералу и в страшном сне не могло придти в голову проверять, кто там сидит с чеченцами на броне...
...Утром 11-го августа «Восток» получил приказ выдвигаться в сторону грузинской границы. Вместе с ним в колонне шли 693-й мотострелковый полк и полк ВДВ. Чеченцы расселись на трофейную бронетехнику, на которой мелом намалевали: «Восток», «Чечня», «Ямадаевцы». Журналистов, кинувшихся фотографировать по-махновски колоритное воинство, они приветствовали одним поднятым указательным пальцем: — Аллах един!
По дороге с интересом наблюдали за настоящим воздушным боем. Штурмовик Су-25 на головокружительных виражах пытался уйти от выпущенной с земли ракеты. Ракета, словно борзая, севшая лисе на хвост, разворачивалась, и гнала самолет дальше, целя в сопла. В конце концов, ракета настигла свою жертву, летчик катапультировался. Ямадаевцы спорили чья эта СУшка, — наша или грузинская.
Вмешался сам Сулим:
— По рации передали, грузинская.
Выдержав театральную паузу, комбат добавил:
— Хотя какая она, к чертовой матери грузинская? Ракета шла со стороны Гори, а у грузин уж два дня как аэродромы разбомблены. Им и взлетать-то неоткуда.
Кто-то из его бойцов театрально вздохнул и политкорректно подытожил:
— Ну, раз так, тогда жалко СУшку...
...— Понимаешь, — рассказывал мне месяц спустя уже в Москве чеченский спецназовец. — команды пересечь грузинскую границу на тот момент еще не поступило. Вышло так, что колонна пошла без команды, а тут еще и потери. Поэтому наверх доложили, что мы застряли в селе Квемо Хвити. Просто оно стоит на самой границе, а село Земо Никози, в котором мы оказались на самом деле, расположено на шесть километров дальше вглубь территории Грузии.
Впрочем, кого вообще тогда интересовало, как называется это село? Поскольку с ходу не получилось, теперь этой деревней кто-то должен был заняться уже не сходу. Кого пошлют? Вот, что интересовало всех?
Вперед послали «Восток».
Попытка прорыва в их исполнении выглядела как кадры из американского блокбастера. Бойцы двинулись вглубь села короткими перебежками, прикрывая друг друга. Неожиданно с грузинской стороны, со склонов гор, начался обстрел улиц. Лупили как раз туда, где пробирались ямадаевцы. Прямой наводкой из тяжелых 152-миллиметровых самоходных гаубиц. Потом подключились 120-милиметровые минометы, где-то в самом селе заработала «Шилка». Снаряды ложились рядом: тридцать-пятьдесят метров вправо или влево.
Чеченцы все равно не останавливались. Перли вперед, словно заговоренные от смерти. На склонах ухал очередной залп, бойцы считали до пяти, и при счете пять бросались на землю, стараясь подгадать так, чтобы бок прикрывала каменная стена дома. Как раз в этот момент снаряд долетал.
Взрыв.
Свист осколков, прошивающих дощатые заборы.
Град щебня сыплющегося сверху.
Очередная команда: «Вперед!».
Все встают и, прикрывая друг друга, двигаются по улице дальше. До тех пор, пока со склона не ухает новый залп. Раз… два… три… четыре… пять… считают спецназовцы на бегу и все повторяется заново.
Снаряды ложатся все ближе. Прижимаюсь к простенку между окнами. Бах, — стекла осыпаются к моим ногам. Из выбитых окон доносится грузинская речь.
Солдаты?..
Пожалел, что в руках фотокамера, а не Калашников… Сжимаюсь в ожидании очереди из окна. Кой черт занес меня на эти галеры?.. Нет, голоса женские… Разжимаюсь.
Впереди перекресток. Неожиданно чувствую тычок в бок. Оборачиваюсь: Вахтанг, сукин сын. С неуместной пижонисто-меланхоличной полуулыбкой он тянет:
— Бегом, братишка. Тут же все простреливается…
Дошли до наших горящих танков. За ними грузины. Снаряды ложатся совсем рядом. Руководящий операцией советник, прикомандированный к батальону от спецназа ГРУ, кричит бойцам:
— Где-то рядом корректировщик огня. Он на нас наводит. Надо найти!
Как на самом деле зовут этого советника, никто не знает. Журналистам он представляется только по своему позывному: «Снег» Наводчика обнаруживают метров через сто в одном из дворов. Убивают на месте. Сложную навигационную аппаратуру, находившуюся при нем, забирают с собой. Тут же рядом еще двое грузин с ПТУРСами. Они и пожгли наши танки, — их тоже на месте…
По пути сталкиваемся еще с двумя грузинскими резервистами. Они одеты в гражданку, но на шеях солдатские жетоны, в кармане у одного граната. Обоих берут в плен.
В одном из дворов обнаружили раненного мужчину лет пятидесяти. Чья пуля его тюкнула, наша или грузинская, непонятно. Поначалу думали, что тоже резервист, разорвали ворот рубахи, но у него на шее не оказалось жетона. Минуту спустя из дома выскочила женщина и закричала по-русски.
— Он не солдат, он мой муж!
Вслед за ней вышел старик, говорит, что отец подстреленного. Всех загоняют в дом.
— А может они тоже солдаты? Старик что-то больно моложав, а баба просто геройствует, выгораживает солдатиков…
— Да ты на руки его посмотри! Вон, сколько грязи под ногтями! Это колхозник, он еще утром в огороде копался…
— Какие, на хер, руки?! Вон, смотри, у дверей «муха» лежит!
— Это моя «муха». Ты же сам сказал ее с собой взять…
...Последняя ночь войны
Окраина села Земо Никози
Наверное, ни у одного офицера спецназа не было более сложной задачи. В чеченском батальоне обычная армейская логика, («Я начальник, — ты дурак») не работает. Для того, чтобы тебе подчинялись не достаточно ни должности, ни звания. Для этого нужен только личный авторитет. Заработать авторитет среди чеченцев «Снег» мог только одним способом, — ничем не уступать в крутости самым крутым.
«Снег» ходит на штурм в первых рядах. Даже не пригибаясь под встречным огнем. Его лицо всегда невозмутимо: ни растерянности, ни гнева, ни ожесточения боя. Интересно, как долго можно продержаться в авторитетах подобного рода? Ведь рано или поздно (а если все время как в тот день в грузинском селе, то, скорее всего рано), появится пуля-дура… Единственная… Главная в жизни.
Вне боя «Снег» колючий парень с подполковничьими погонами. Всегда на стреме, всегда готов наехать, высмеять, отбрить, показать, что не лыком шит. И одновременно, всегда готов дать задних ход, не довести ситуацию до конфликта, от издевки элегантно перейти к дружелюбному разъяснению сути вопроса, как будто и не было секунду назад никакого напряжения. Он постоянно балансирует: качнется вправо, скажут хам, выскочка, гэрэушный сноб. Качнется влево, скажут рохля, слабак. Люфт у этого парня очень маленький.
В тот вечер, после боя он разоткровенничался со мной на профессиональные темы:
— Батальон, — уникальное подразделение. И по морально-волевым качествам бойцов, и по боевому опыту. Но это не совсем армия, понимаешь? Слишком много партизанщины. Сам видишь: с собой ни одного бинокля. Надо поглядеть, — смотрят в оптику снайперской винтовки. Вроде мелочь, но показательно. У меня задача как у Троцкого: из добровольно-партизанской Красной Гвардии скроить регулярную Красную Армию. И обычные армейские приемы здесь невозможны. В армии «Эй, долбоеб!» — нормальное обращение к подчиненному. А здесь ты просто обязан уважать каждого бойца. И уважать по-настоящему, а не играть с ними в версальскую вежливость…
Чеченцы принимают «Снега» не то, чтоб в штыки, но с холодком. Запросто могут подколоть:
— Ты еще спичку в зубы возьми, Рэмбо!
Они считают, что их личная преданность Сулиму не должна быть поставлена под сомнение присутствием этого чужака присланного «сверху»… и вместе с тем «Снега» слушают, ему подчиняются. Выдерживают микроскопическую паузу, символизирующую их независимость, но все равно идут делать то, что он велел. «Снег» смог это заслужить. Хотя последняя инстанция все равно Ямадаев. И иногда он пользуется возможностью показать кто в доме хозяин.
Ночью после боя в Земо Никози спецназовцы заночевали в чистом поле. «Снег» продемонстрировал изрядные дипломатические навыки, чтобы выставить часовых. С одной стороны это должно было прозвучать как вежливая, но без заискиваний просьба, с другой — быть обязательным, как приказ. Часовые разошлись по назначенным постам, но тут вдруг в штабном Баргузине зажегся свет.
— Совсем сдурели! — взорвался «Снег», — Грузины же бегут со стороны Цхинвали! Сейчас выскочат на свет и возьмут нас тепленькими! Прямо в спальных мешках!
Ямадаев решил вмешаться. Но выступил на стороне бойцов:
— Оставь их в покое. Они знают, что делают. Не меньше твоего воевали.
Ершистый «Снег» отступился.
Чеченским «Восток» можно считать с оговорками. Там есть грузины. Там есть русский «Снег». Есть и другие русские бойцы, причем не прикомандированные, а самые что ни на есть свои, плоть батальонная. Очень непростые ребята, способные не просто ужиться, а сродниться с чеченскими ветеранами «Востока». Так сказать, танцы с волками.
По повадкам ямадаевцы действительно похожи на стаю волков. Все время в движении, всегда налегке, всегда с оружием. Никаких палаток, — спальный мешок, брошенный на траву, причем в эти мешки они никогда не залезают… да ночью никто толком и не спит. Так, — болтают друг с другом, в лучшем случае дремлют в полглаза. Никаких полевых кухонь: с утра крошечный костерок на двух-трех щепках, который весь может уместиться в ладонях. На костерке греется кружка воды. Чай в ней почти не заваривается, — недокипятили. Пять-шесть человек отхлебнули по глотку теплой водички, зажевали галетами, съели банку тушенки на всех, — бойцы сыты до вечера. Это не потому, что еды нет, — весь «Баргузин» сухпаями завален. Просто волки охотятся на пустое брюхо.
Андрею 34-е года, в бою работает в паре с чеченцем Аюбом. У первого позывной «Блокадник» у второго «Горо». «Блокадник» потому что, во-первых, родом из Питера, а во-вторых, потому, что очень тощий.
О себе говорит:
— В батальоне год. До этого в российской армии не служил.
Точка. Андрей человек без прошлого. Можно только гадать, что было раньше в жизни этого человека. Тюрьма? Иностранный легион? Многолетняя шпионская миссия?
Он и сейчас военным себя считает условно. При этом он стопроцентный человек-война. Культ боя Андрей возвел для себя в ранг религии.
— В июне, я ездил в Самарканд, провел ночь на могиле Тамерлана. Не там, куда туристов водят, а в внизу, в подземелье, где он по-настоящему лежит. У узбеков считается, что к тому, кто просидит там целую ночь, перейдет частица военной удачи Хромого Тимура. Вроде бы ничего особенного, но людям там почему-то не сидится. Смотритель сказал, что я всего лишь третий, кто досидел до утра. А еще я прихватил оттуда маленький осколок надгробной плиты. Вот он, здесь зашит…
Андрей вытаскивает из-за пазухи крохотный мешочек и показывает свое персональное хранилище «кощеевой иглы».
— А ты «Снег»?
— А что я?
— Ну, ты тоже вроде бы крутой как вареное яйцо. Колись, на чьих могилах набрался военного счастья?
— Не, я не крутой, — ржет «Снег». — Я в детстве был толстым мальчиком из профессорской семьи. До шестого класса вообще на турнике подтянуться не мог. А в спецназ попал случайно… просто двери перепутал.
Мы лежим втроем в темноте на остывающей земле. Пялимся в черное небо, — беззвездное из-за набежавшей дымки. И я выпытываю у ребят, как так получается, что человек в один прекрасный день попадает неизвестно куда, неизвестно зачем, и лежит средь холмов Грузии. Отдыхает от того, что целый день убивал людей к которым ни вражды, ни ненависти и вообще ни чего личного… а вскоре он будет лежать среди других холмов… или равнин… и отдыхать от того же самого. Универсальная формула военного супермена не складывается.
— Ну а ты сам-то журналист, — какого хера ты тут делаешь?
— Так у меня профессия такая, быть здесь…
— И у нас профессия быть здесь.
Вместе с «Блокадником» в «Востоке» служит его земляк Саша. Третий питерский сам «Снег». Себя они в шутку называют «ленинградское трио». Трио вошло в Земо-Никози в составе первой группы ямадаевцев. Здесь же грузин Вахтанг, все остальные чеченцы. Ямадаев тоже здесь. Наверное, в детстве он не смотрел фильм «Чапаев» и не знает теперь, где должен находиться командир. На штурм он отправился прямо со звездой Героя и орденскими колодками на груди. Но вот именной наградной Макаров все же оставил, процедив с характерной чеченской растяжкой:
— Тако-ой пистоле-ет! Жалко буде-ет если меня убью-ют и он грузи-инам достанется.
Вышла эта интербригада из села последней. За собой они вывели колонну российских танков застрявших на окраине села под шквальным огнем грузинских САУ. Там было с десяток машин и с полсотни солдат-срочников...
Продолжение следует...
Journal information